Политика ресентимента

1,421 words

(Original essay in English, here.)

Белые националисты считают, что существующая мультирасовая и мультикультурная система поставила нашу расу на путь вымирания.

Рождаемость белых во всем мире ниже уровня воспроизводства населения, в то время как наши родные земли наводнены быстро размножающимися небелыми, которые подрывают заработную плату белых и забирают из наших социальных учреждений гораздо больше, чем вносят в них, что означает, что коренные белые платят за все.

Белые непропорционально часто становятся жертвами небелых преступников – от черных и коричневых убийц, насильников и мелких воришек на улицах до еврейских мегамошенников и поджигателей войны в цитаделях власти. Белые непропорционально часто гибнут в Ираке и Афганистане, и, конечно же, мы непропорционально часто оплачиваем счета за эти войны.

Пока небелые наслаждаются бэби-бумом за счет белых, нам продают межрасовые браки, гомосексуальность, аборты, вечный подростковый период, межрасовое усыновление, эгоистичный карьеризм, экологический альтруизм – все, что угодно, лишь бы колыбели не были заполнены белыми младенцами.

Наши стандарты были унижены, наша мораль развращена, наша культура уничтожена, чтобы притворяться равными  приматам . Любая здоровая форма этнического самосознания белых клеймится позором, в то время как чувство вины белых и напористость не белых поощряются. Нам говорят, что мы не имеем права на наши нации, наше богатство, наши стандарты, наш образ жизни. У нас нет ни гордости, ни хребта, ни права по праву рождения, ни чувства судьбы или цели, ни убежденности в том, что мы делаем мир лучше.

Мы ведем себя как завоеванный народ. Завоеванный народ существует за счет других. Завоеванный народ не может сказать “нет”. Когда небелый требует чего-то, мы должны уступить. Если так пойдет и дальше, то через несколько десятилетий мы станем меньшинством на своей родине. Мы уступим право определять свою судьбу людям, которые нас ненавидят, которые будут грабить и преследовать наших все уменьшающихся потомков, пока наша раса просто не перестанет существовать, и тогда они будут продолжать обвинять нас в своих неудачах еще долго после того, как нас не станет.

Белые становятся жертвами просто потому, что мы белые. И хотя Ченнон Кристиан и Кристофер Ньюсом, которых пытали и убили черные, очевидно, пострадали больше, чем наследница Кейси Джонсон или поэтесса Сильвия Плат, которых погубила ядовитая культурная атмосфера антибелой ненависти, все белые становятся мишенью для уничтожения просто потому, что мы белые.

Белый национализм, таким образом, имеет потенциал стать массовым движением, охватывающим всех белых, поскольку мы представляем и боремся за подлинные и законные расовые интересы всего нашего народа. Более того, белый национализм может апеллировать к самым сильным страстям, которые движут массовыми политическими движениями: обиде, ресентименту , гневу, ненависти к системе, призванной не просто обмануть и унизить нас, но и в конечном итоге уничтожить.

Более того, белый национализм никогда ничего не добьется, если не будет стремиться стать массовым движением, используя негодование, виктимность и ненависть, чтобы сломать существующую систему и освободить наш народ.

Но такая политика не устраивает многих белых националистов.

Многие белые националисты – это просто пригретые буржуазные консерваторы, которые дрожат за свои банковские счета, когда слышат популистские призывы или узнают о политике недовольства. Я знаком с сомнительными капиталистами, которые обогащались так, как не должно позволять ни одно приличное общество. Но все они убеждены, что любое возражение против их образа жизни вызвано исключительно завистью и обидой, подобно тому как евреи всегда приписывают антисемитизм недостаткам своих врагов.

Другие белые националисты, как правило, являются элитистами и любят традиционные иерархические общества: монархии, аристократии, классические республики. Мы с презрением относимся к подъему массового человека и массового общества: демократии, социализму, коммунизму.

Но если мы хотим основать классическую аристократию, нам нужно освоить боевые искусства, изобрести машину времени, вернуться на 1000 лет назад, завоевать страну, а затем затихнуть на 900 лет. Тогда политика сможет основываться на более благородных чувствах, а не на грубых вкусах и обидах сброда.

На мой взгляд, ни одна система правления не была более совершенной, чем английская монархия в середине XIX века – за исключением, конечно, того факта, что сто лет спустя Англия стала «Аэродромом номер один» (отсылка на 1984), ликвидировав свою империю, чтобы пролить огонь и смерть на Европу, наживаясь на евреях, большевиках и американцах, никто из которых не отличался благородством и культурой.

Как только вы проследите за тем, как ваша идеальная аристократия дошла до печального конца и вернетесь к нам в настоящее, мы сможем приступить к задаче спасения нашей расы в реальном мире. Для этого, однако, нам нужно признать, что мы – толпа, непокорные, неблагодарные крестьяне, которых наши иудео-плутократические повелители хотят заменить более тупыми, смуглыми, покорными арабскими фермерами

Мы должны разбудить нашу толпу, заставив наших расовых братьев и сестер осознать, что они стали жертвами. Мы должны освободить их от чувства вины, которое делает их легкой добычей. Человек не чувствует себя жертвой, если не верит, что его положение несправедливо. Мы должны разжигать их негодование и возмущение до тех пор, пока они не выйдут из себя.

“Итак, Грег, – возможно, задаетесь вы вопросом, – как эта программа грубого разжигания розни сочетается с исповедуемым вами элитизмом, вашим вниманием к “метаполитике” и вашим бесконечным потоком статей, в которых упоминаются Ницше, Шпенглер, Эвола и Хайдеггер?” Это справедливый вопрос. Я отвечу так: метаполитика необходима, но недостаточна для нашего спасения.

Метаполитика, как я ее понимаю, включает в себя две вещи: (1) интеллектуальную деятельность, а именно построение нашего мировоззрения и деконструкцию вражеского, и (2) организацию сообщества, а именно создание сообщества белых националистов, контркультуры и контрсообщества, которое станет семенем нового грядущего порядка белых националистов. Эти вещи абсолютно необходимы, но сами по себе они недостаточны для нашего спасения. Чтобы спасти нас, белый национализм должен в конечном итоге стать политическим движением.

Я считаю, что для политического движения нам еще слишком рано, и что мы должны тратить свое время и деньги на метаполитику. В лучшем случае, политический активизм сегодня следует рассматривать как своего рода метаполитическое образование, поскольку нам нужна традиция людей с конкретным политическим опытом, если мы хотим когда-нибудь заняться политикой и играть на понижение. (Такой взгляд на проблему также предотвратит выгорание, которому способствуют ложные надежды на реальные политические успехи в нынешних условиях. Управление ожиданиями всегда имеет решающее значение.)

Но когда наступит время политики, она обязательно будет формой современной массовой политики, подпитываемой негодованием – в нашем случае праведным негодованием. Моя метаполитическая роль и цель этого небольшого эссе – убедиться, что мы ясно осознаем этот факт прямо сейчас и соответствующим образом скорректируем наши взгляды и планы.

Это необходимо сказать, потому что два писателя, которых я регулярно читаю, – Ричард Спенсер и Бретт Стивенс -Недавно стали критичными к попыткам разжигать белое недовольство в связи с нашим продолжающимся лишениями, и их взгляды не являются эксцентричными, а широко распространены.

В статье “Бедные маленькие угнетенные белые люди” Спенсер рассказывает о Колби Боханнане из Ассоциации бывшего большинства за равенство и Лу Калабро из Форума по проблемам европейской Америки, которые стремятся к развитию этнического сознания белых в мультикультурном обществе: первый спонсирует стипендию для белых, второй лоббирует признание европейской части американцев в школах Калифорнии в качестве этнической группы.

Спенсер сравнивает обоих мужчин с “продавцами чувства привилегиq, как, например, Эл Шарптон”.  бедные, маленькие угнетенные белые люди, очевидно, теперь будут просить подачек от государства всеобщего благосостояния”. Спенсер признает потенциал этих проектов для пробуждения сопротивления белых расовому отчуждению, но, видимо, на его вкус это не кажется достаточно высокодуховным или революционным.

Стивенс также отождествляет политику массового недовольства с низкопробным “либерализмом”, который он противопоставляет высокопробному, элитарному консерватизму. Он также утверждает, что думать о себе как о жертве вредно для здоровья. Однако, на мой взгляд, только быть жертвой нездорово. Чувство виктимности, напротив, не обязательно плохо, если оно побуждает человека разозлиться и расквитаться. Кроме того, политика это не терапия. Честно говоря, я готов пожертвовать душевным спокойствием, если это необходимо для победы.

Белый национализм включает в себя как популистские, так и элитарные элементы. Мы популисты, потому что верим, что справедливое общество нацелено на общее благо всех людей – всех до единого. Однако знания и способность добиваться общего блага принадлежат немногим, а не большинству. Поэтому подлинно популистское общество нуждается в элите, которая будет его направлять. (В то же время массы должны иметь право голоса в политике, чтобы не дать элите преследовать свои фракционные интересы за счет общего блага). Единственный реальный выбор – будет править ли нами наша собственная элита, чьи эгоистические наклонности сглаживаются родственными связями, или чужая и враждебная, не имеющая таких барьеров для эксплуатации. Наша модель – это иерархически дифференцированное, органически единое общество, политика тела.

Если мы хотим создать такое общество завтра, наше движение должно воплотить в себе ту же смесь популизма и элитарности сегодня. Мы не победим, если не будем участвовать в массовой политике, а массами движет недовольство. В этом нет ничего грязного, потому что наше недовольство справедливо. И даже если бы это было грязно, раса, которая борется за свое выживание, больше не может позволить себе, чтобы ее возглавляли высокодуховные джентльмены, которые берут шпаги в перестрелки, потому что они скорее проиграют, чем нарушат свое чувство чести и спортивного мастерства. Вместо этого нам нужны лидеры, готовые пойти на такую же жертву, как Фродо во “Властелине колец”, который спас Шир, но не для себя, потому что в битве он потерял часть своей души.